— Понимаю. — Он, кажется, запал на этот сюжет. — Надо полагать, вы воспринимаете все эти атаки как нападения на вас лично.
Надо всегда давать подозреваемому возможность выговориться, поскольку он, по всей вероятности, ведет к чему-то конкретному. И даже если он ничего вам не прояснит касательно преступления, то откроет что-то в себе самом.
— Когда кто-то в меня стреляет, я воспринимаю это как нападение лично на меня, даже если этот кто-то меня не знает.
Он кивнул:
— Весьма интересно, ведь в бою никогда не воспринимаешь это в личном плане и не пытаешься отыскать того, кто в тебя стрелял. Это самое последнее, о чем тогда думаешь.
— Значит, вы не озлились на того парнишку, который всадил в вас пулю?
— Нет, совсем нет. Он просто отрабатывал свое жалованье. Точно так же как я отрабатывал свое.
— Очень милое смягчающее обстоятельство. Все извиняет. Только вы мне не кажетесь человеком, склонным ко всепрощению.
Он пропустил это мимо ушей.
— Я вот что имею в виду. Солдаты не видят во враге отдельных личностей. Враг — это огромная аморфная угроза. Так что не имеет значения, кто конкретно старается вас убить или кого вы убиваете в ответ, если парень, которого вы убиваете, носит тот же мундир, что и пытавшийся вас убить. — И пояснил: — Вы стреляете в мундир, а не в человека. Понимаете?
— В общем… Я того ливийца даже не видел, но вот двое испаноговоряших парней, что пытались меня убить, были в тесных черных штанах, лиловых блузках и туфлях с острыми мысами.
Он улыбнулся:
— Полагаю, это несколько чрезмерно — отстреливать всех одетых таким образом. Но я готов застрелить любого, похожего на врага.
— Хороший подход.
— Месть — здоровая реакция, и это не обязательно должна быть личная месть. Любой боец врага подойдет.
— Это может оказаться не такой уж здоровой реакцией, как вам кажется.
— Возьму на себя смелость возразить. Месть влечет за собой завершение дела. К сожалению, та война закончилась прежде, чем я смог вернуться в строй или хотя бы свести счеты за свое ранение.
Мне вдруг подумалось, что если удастся навесить на этого парня убийство Харри, его адвокат заявит о недееспособности обвиняемого по причине психического заболевания и судья объявит: «Согласен, советник. Ваш клиент съехал со своих гребаных катушек».
Мне также пришло в голову, что этот парень, по всей вероятности, затерялся где-то между чистилищем и адом, после того как Советы всплыли брюхом вверх и на свете не осталось ни единого врага из высшей лиги, достойного его внимания или пули, чтобы Бэйн Мэдокс мог спасти страну.
А потом случились события 11 сентября 2001 года. И в этом — теперь я был совершенно уверен — ныне и заключалось все дело.
Он внезапно сменил тему:
— Вы бывали в здешних лесах?
— Зашел ненадолго нынче утром. А что?
— А интересно, медведей вы там не повстречали?
— Пока нет.
— Вам неплохо бы увидеть хоть одного медведя, прежде чем вернетесь в город.
— Зачем?
— Познавательно. За ними очень интересно наблюдать.
— На канале «Нэшнл джиогрэфик» они вовсе не выглядят такими уж интересными.
Он улыбнулся и возразил:
— На экране телевизора вы не почувствуете их запаха. Самое захватывающее, до жути, это встретиться с диким животным лицом к лицу, зная, что оно может вас убить.
— Да, это здорово. До жути.
— Но если вы вооружены, то это неправильно. Нечестно. Самое интересное при встрече с черными медведями то, что с ними можно общаться. Они опасны, но при этом не опасны. Понимаете?
— Кажется, я перестал вас понимать после первого «опасны».
— Ну, представьте себе льва, с одной стороны, и ягненка — с другой. В этом противостоянии точно знаешь, что к чему. Правильно?
— Верно.
— А вот медведи — черные медведи! — более сложные существа. Они умны, любопытны и могут достаточно близко подойти к человеку. В девяноста пяти случаях они будут просто ждать подачки, но в пяти — и практически неизвестно, когда именно, — попытаться вас убить. — Он шагнул ко мне и добавил: — Именно это и делает их такими интересными.
— Да, это и впрямь интересно.
— Теперь понимаете, о чем я? Возможность погибнуть действительно имеет место, однако ее вероятность достаточно низка, поэтому вас и влечет к подобной встрече — ради всплеска адреналина в крови. Сердце бьется чаще, адреналин только что из ушей не брызжет, вы замерли на месте, раздираемые страхом и желанием бежать. Понимаете?
Алкоголем от него, кажется, не пахло, но, может, он пил водку или чего-то нанюхался. Или просто сбрендил. А может, это всего лишь притча — Джон и Бэйн состязаются в иносказаниях.
— Вот бурые или белые медведи совсем другие. С ними всегда точно знаешь, что у них на уме, — заметил он.
— Точно. Еще раз, пожалуйста. Бурый — это…
— Гризли. Очень опасный.
— А черный, значит…
— Не такой страшный. Белый — полярный медведь. Этот вас на кусочки порвет. Но у нас здесь только черные медведи.
— Вот и хорошо. А они знают, что они черные?
Ему это показалось смешным. А потом он посмотрел на часы.
— Ну, еще раз спасибо, что заехали. Если… если у вас там… будут собирать деньги… в фонд памяти мистера Миллера… пожалуйста, дайте мне знать.
Я растерялся, но сумел перевести дыхание и взять себя в руки. Да, я действительно хотел его застрелить, всадить ему пулю в брюхо и потом наблюдать, как он подыхает, медленно-медленно, а я при этом говорю ему о Харри Маллере и о том, что мой выстрел — это моя личная месть, лично ему; совершенно непрофессиональный поступок и отнюдь не за это мне платят.