— Точно.
— Иногда, однако, враг моего врага является и моим врагом. Не потому что он этого хочет — просто у нас разные мнения насчет того, как поступать с нашим общим врагом. Но обсуждение этого вопроса придется отложить до других времен.
— Ага. Я к вам заеду на следующей неделе.
Бэйн Мэдокс встал и посмотрел на часы:
— Раз уж вы и ваше агентство так заинтересовались этим клубом, я сделаю следующее: разрешу вам, человеку постороннему, присутствовать на заседании нашего исполнительного совета, которое состоится сегодня ближе к вечеру, после ленча в честь прибывающих членов клуба. Как вам нравится идея присоединиться к нам?
— Я… нет, не стоит… Наверное, мне лучше…
— Мне кажется, вы приехали сюда за информацией, не так ли? Куда вам спешить?
— Никакой спешки, просто я…
— Я даже разрешу вам делать снимки.
— Спасибо, но…
— Полагаю, ваше присутствие на заседании принесет пользу нам обоим. Вы кое-что узнаете, а я получу возможность понаблюдать за вашей реакцией на то, что мы обсуждаем. Мы иногда склонны к так называемому «бункерному мышлению». Это когда внешняя реальность исключена из анализа, а выслушиваются только мнения, основанные на наших собственных ощущениях, что не очень здорово.
Харри ничего не ответил, а Бэйну Мэдоксу идея явно понравилась.
— Мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно, высказывались по любому вопросу, комментировали каждое выступление и прямо сказали нам, если наши слова прозвучат как бред выживших из ума стариков — ультраправых недоумков. — Он широко улыбнулся. — Нам нужно ваше откровенное мнение о нашем следующем проекте. Проекте «Грин».
— А что это такое, проект «Грин»?
Мистер Мэдокс посмотрел на охранников, подошел к Харри и прошептал ему на ухо:
— Ядерный Армагеддон.
Харри Маллера, с завязанными глазами и босого, провели вниз по двум лестничным пролетам в помещение, видимо, расположенное в цокольном этаже охотничьего дома. Здесь было сыро и холодно, слышался гул работающих моторов.
Потом он услышал, как открылась дверь, и его подтолкнули вперед. Дверь с грохотом захлопнулась за ним, лязгнул задвигаемый засов.
Он постоял немного и спросил:
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Молчание.
Он стянул с глаз повязку и осмотрелся. Комната была пуста.
Харри находился в маленькой каморке со стенами из бетонных блоков, выкрашенных той же серой эмалевой краской, что и бетонный пол. Низкий потолок закрыт гофрированным железом.
Когда глаза привыкли к ослепительному свету флуоресцентных ламп, он увидел, что в комнате имеется только железная кровать, болтами привинченная к полу. На тонкий матрас были брошены его камуфляжные штаны и рубашка. Он оделся, проверил карманы, но они оказались пустыми — ничего из вещей ему не вернули.
В углу комнаты имелся унитаз без сиденья и раковина. Прямо как тюремная камера. Над раковиной не было зеркала, даже пластикового или стального, какие обычно используются в тюрьмах.
Он подошел к стальной двери без ручки и окошечка, толкнул ее, но та не поддалась.
Он обыскал комнату, высматривая хоть что-то пригодное в качестве оружия, но здесь было совершенно пусто, если не считать кровати и ржавого, чуть теплого радиатора.
Потом он заметил маленькую вращающуюся камеру наблюдения размером с глазное яблоко, укрепленную в углу под потолком, а в углублении рядом с ней динамик. Поднял средний палец и заорал:
— Мать вашу так-перетак!
Ответа не последовало.
Он еще раз огляделся, выискивая, чем можно было бы разбить камеру слежения и динамик, но никаких свободно лежащих предметов в комнате не обнаружил, если не считать таковым его самого. Он разбежался, подпрыгнул и врезал по камере ладонью. Но та продолжала водить объективом, обозревая комнату, а потом помещение наполнил громкий, режущий слух звук, и Харри, закрыв руками уши, отпрыгнул от динамика. Нестерпимый визг продолжался, и Харри крикнул:
— О'кей, я все понял!
Наступила тишина, и голос из динамика приказал:
— Сядь!
— Пошел ты в жопу!
«Ублюдки! Ну погодите, дайте только выбраться отсюда…»
Он потерял счет времени, но решил, что сейчас около десяти или одиннадцати утра. В желудке урчало, но особого голода он не чувствовал. Только жажду. И неплохо было бы пописать.
Он приблизился к унитазу, и глазок камеры последовал за ним. Харри помочился, подошел к раковине и отвернул единственный кран. Потекла тонкая струйка холодной воды. Он умылся, потом, подставив под кран ладонь, напился.
Полотенца не было, и Харри вытер руки о штаны. Затем сел на кровать. И задумался о разговоре с Бэйном Мэдоксом.
Ядерный Армагеддон.
Что же этот засранец имел в виду?
И что это за заседание, на которое его пригласили? Ничто из увиденного и услышанного на первый взгляд не имело никакого смысла. Если, конечно, все не подстроено специально.
Он встал.
Да, точно, в том-то и дело! Это один из их тренировочных лагерей! Срань господня!
Он вновь задумался о своем задании, перебирая события с тех десяти минут в кабинете с Томом Уолшем и беседы с Эдом из техотдела до прорезанной в сетке ограждения дыры, встречи с охранниками и вот этой тюремной камеры в частном доме. Может, это проверка на прочность, один из тренировочных курсов по выживанию, скрытным методам работы, способам избежать контактов с неприятелем, уходу от преследования и сопротивлению противнику?
Ну что же, избежать контакта с неприятелем он явно не сумел и поэтому сидит сейчас в этой камере. Он еще раз припомнил подробности разговора с малым по имени Мэдокс — это подпадало под категорию «сопротивление противнику».