Охранники вышли, и Мэдокс закрыл за ними дверь. На ковре валялись окурки, и это его раздражало. Он собрал их и положил в пепельницу.
Потом он подошел к черному чемодану и погладил ладонью блестящую кожу:
— Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы это сработало…
Мы имеем право убить четыре миллиона американцев — два миллиона из них дети, — а также заставить бежать вдвое больше и оставить ранеными и инвалидами сотни тысяч.
Сулейман Абу-Гайт, представитель Усамы бен Ладена. Май 2002 г.
Мы с Кейт все же спустились к завтраку утром в воскресенье и обнаружили, что наши соседи-постояльцы ничего интересного собой не представляют: обычный набор любителей попить прохладного винца из Манхэттена — в данном случае три пары неопределенного пола, ко всему относящиеся страшно серьезно, словно прибыли сюда на кастинг для Национального радио. Невозможно было определить, знают ли они друг друга и кто с кем сюда приехал. Вполне возможно, все они только что познакомились на демонстрации против абортов.
Постояльцы оживленно болтали, обмениваясь разрозненными страницами воскресного выпуска «Таймс», словно обнаружили какие-то священные тексты, завернутые в их салфетки.
Мы перезнакомились со всеми и уселись с Кейт на два свободных места за столом в обеденном зале. Тюремная надсмотрщица приволокла нам кофе и апельсиновый сок и рекомендовала начать с горячей овсянки.
— А горячие булочки у вас есть?
— Нет.
— Я не могу читать «Таймс» без горячих булочек. Горячая овсянка отлично сочетается с «Уолл-стрит джорнал». У вас есть «Уолл-стрит джорнал»?
— Горячая овсянка вполне подойдет, спасибо, — перебила меня Кейт.
Мои сотрапезники оживленно комментировали милые пустячки из разделов «Таймс» — искусство, путешествия, отдых, книги и так далее. Разве я на такое напрашивался?!
Apres sex мы прикончили бутылку красного вина, и я ощущал легкое похмелье, отчего всегда делаюсь ворчливым и раздражительным. Так что в отличие от Кейт не принимал участия в общем разговоре.
У меня был с собой маленький «смит-вессон», положенный мне во внеслужебное время, — висел в кобуре, пристегнутой к ноге над лодыжкой, и я уже начал подумывать, как бы уронить салфетку, нагнуться за ней и, вытащив при этом револьвер, заорать: «Не двигаться! Я филистер! Всем заткнуться и жрать свою овсянку!» Но я же знаю, как Кейт реагирует на подобные мои глупости.
А разговор тем временем переместился на заголовок в «Таймс» — «Рамсфелд приказывает переработать планы ведения войны, добиваясь более быстрых действий». Мои сотрапезники уже пришли к единому мнению — война с Ираком неизбежна, учитывая настрой нынешней администрации.
Если бы я любил делать ставки — а я и впрямь не прочь этим заниматься, — то поставил бы на январь или, может, на февраль. А в марте шансы, пожалуй, будут еще выше.
Один из мужчин по имени Оуэн заметил мое безразличие и спросил:
— А вы как считаете, Джон? Почему нынешняя администрация хочет начать войну со страной, которая не причинила нам никакого зла?
Вопрос, кажется, был с подковыркой — такие я обычно задаю подозреваемым; например: «Когда вы перестали бить свою жену и начали работать на Аль-Каиду?»
Но ответил я Оуэну вполне правдиво:
— Думаю, мы можем избежать войны, если сумеем укокошить Саддама и его психически ненормальных сынков с помощью снайперов или нескольких крылатых ракет.
За столом на минуту воцарилось молчание, потом другой мужчина, Марк, произнес:
— Значит… вы не за войну… но считаете, что нам надо убить Саддама Хусейна?
— Я бы поступил именно так. Войны надо приберегать на тот случай, когда они действительно нужны.
Женщина по имени Майя полюбопытствовала:
— А нам когда-нибудь бывают нужны войны?
Вопрос, я думаю, риторический. И я спросил ее, в свою очередь:
— А что бы вы предприняли после нападения на Всемирный торговый центр и Пентагон? Послали бы «Дикси Чикс» в Афганистан с миссией доброй воли?
— Джон любит делать провокационные заявления, — заметила Кейт.
Мне хотелось прекратить этот идиотский разговор, но Марк, кажется, мной заинтересовался.
— Вы чем занимаетесь, Джон? — спросил он.
Обычно в таких случаях я представляюсь инспектором по термитам, но сейчас решил не заниматься глупостями и ответил:
— Я сотрудник Федеральной антитеррористической оперативной группы.
После минутного молчания Марк уточнил:
— В самом деле?
— Да. А Кейт — специальный агент ФБР.
— Мы работаем вместе, — добавила Кейт.
Одна из дам, Элисон, воскликнула:
— Как интересно!
— Как вы считаете, уровень террористической опасности — сейчас объявлен «оранжевый» — это реально или они просто нас запугивают в политических целях? — обратился ко мне третий парень, Джейсон.
— Ха! Понятия не имею. А что по этому поводу пишет «Таймс»?
Но он продолжал настаивать:
— Насколько реальна сегодня эта угроза?
— Угроза терроризма в Америке вполне реальна, — вмешалась Кейт. — Однако, не разглашая секретных сведений, могу сказать, что у нас нет никакой конкретной информации о надвигающемся нападении.
— Тогда зачем, — не отступал Джейсон, — объявлен «оранжевый» уровень опасности, означающий высокую вероятность нападения террористов?
— Это всего лишь предосторожность в связи с годовщиной событий одиннадцатого сентября, — пояснила Кейт.